Наверстывая упущенное
Однако вернемся к осени 1984 года, когда я начал работать в Могилеве в областном драмтеатре.
До этого у меня были крайне скудные сведения об этом культурном учреждении, хотя находился театр и до сих пор находится на самом видном месте в центре города. Я знал лишь, что этот памятник архитектуры был построен в конце XIX века, что это был первый театр на территории нынешней Белоруссии, что строили его на средства горожан, причем основную долю внесли местные еврейские купцы, и что в этом театре когда-то выступал Шаляпин. Много разговоров ходило и об его уникальной акустике, как говорили, лучшей в Европе, в чем я смог убедиться при первом же посещении проходившего там концерта. На самом деле, в любом уголке зала был хорошо слышен даже шепот артиста и, в то же время, при самой громкой музыке звуки не гудели и не сливались.
Однако, к моему стыду, ни одного спектакля местной труппы до того, как я начал здесь работать, не посетил, считая, что это будет вряд ли интересно после тех постановок, которые мне удалось посмотреть в годы учебы в Москве. Теперь мне предстояло наверстать упущенное…
Пропадал в театре круглые сутки
Моя должность официально называлась заведующий музыкальной частью, в обиходе – «завмуз». Но, независимо от ее названия, с этого момента начался особый этап моей жизни и я понял, что не случайно еще в юности был загипнотизирован театром, играя на валторне в оркестровой яме – сначала в Кемеровском драмтеатре, затем в Московской оперетте и театре имени Ермоловой. И что не случайной была моя встреча на пятом курсе консерватории с ныне знаменитым режиссером Анатолием Васильевым и наша с ним совместная постановка. Да и комсомольские поездки со студентами школы-студии МХАТ тоже не прошли бесследно.
С приходом в могилевский театр моя жизнь на самом деле изменилась кардинально. Я стал курить. До этого лишь покуривал «за компанию», а здесь моей нормой постепенно стали две пачки в день. В театре курили все и везде: в гримерках, коридорах, кабинетах, туалетах. Единственным местом, где артисты не дымили, была сцена. И не потому, что это было святое место, а из-за боязни получить выговор или штраф, так как главными людьми во всех театрах, как известно, являются пожарники. Тем более что могилевский театр, построенный еще в конце XIX века, был тогда самым огнеопасным зданием в городе, и его уже много лет собирались сносить, но так и не снесли, о чем подробнее расскажу далее. Кстати, после ухода из театра я продолжал покуривать еще лет двадцать, резко отказавшись от сигарет лишь, когда меня стал терзать диабет.
Театр стал первым местом моей работы, где я пропадал буквально круглые сутки. И не по долгу службы, а потому, что жил театром. До моего появления «завмузы» здесь были малозаметны – они либо подбирали музыку по рекомендации режиссеров, либо приносили конкретные записи. Кроме того, в их обязанности входило, если это было необходимо, разучивание с актерами вокальных номеров. Хотя, чаще всего, для этой цели приглашались музыканты со стороны. Между прочим, должность «завмуза» до меня, как правило, занимали совместители, не особенно мозолившие глаза начальству.
Личная причастность к чуду
Вообще-то я был тогда не единственным в Белоруссии «завмузом»-композитором, хотя такое совмещение имело место, главным образом, в Минске, а в областных театрах было редкостью. Принципиальная разница между моими столичными коллегами и мной заключалась в том, что они писали музыку под заказ и получали гонорар, не считая авторских отчислений, я же сочинял тогда музыку для спектаклей, не имея заказов.
С моим появлением статус «завмуза» в могилевском драмтеатре существенно возрос, что одну часть коллектива устраивало, а другую раздражало. Я с первых же дней с открытой душой и высокими помыслами стал принимать активное участие в постановочной работе, не подозревая, что нарушаю тем самым устоявшиеся обычаи. Мне было интересно все: читка новой пьесы, обсуждение концепции спектакля, просмотр макета декораций, репетиции, прогоны, не говоря уже о собственно музыкальных вопросах. Со временем меня стали допускать и на закрытые мероприятия-обсуждения новых постановок худсоветом и приемку спектаклей госкомиссией. Не избегал я и таких театральных ритуалов, как закулисные поздравления с премьерой и «обмывка» этих самых премьер. Главным стимулом для меня было ощущение личной причастности к чуду превращения нескольких листов сценария в красочное действо, причем с годами это чувство не ослабевало.
Продолжение следует.
