«Ничто беды не предвещало»
Сергей второй сын у Людмилы Кузьминичны и Леонида Михайловича – сейчас они уже возрастные люди, умеющие смотреть на наш несовершенный мир спокойно и рассудительно. А тогда были молоды, и жизнь вокруг казалась идеальной. Первенец, Михаил, рос активным и подвижным, не по возрасту самостоятельным. Вторая беременность обрадовала, как и первая. Ничто беды не предвещало. И тут, как гром среди ясного дня – ребенок родился с серьезным заболеванием щитовидной железы. В середине 80-х прошлого века диагноз гипотиреоз звучал, как приговор. Нет, в лечении не отказывали, напротив, но никто ничего не гарантировал.
– До сих пор в голове голос врача: «Он такой…, не такой, как все, может, вы его сдадите государству? Вы не выдержите, его нужно лечить, ему нужно будет много уделять внимания, а вы не сможете…», – вспоминает Людмила Кузьминична. – А у меня ноги ватные, в висках стучит, сердце колотится. Я только и смогла из себя выдавить: – А разве ж лучше меня его кто-то досмотрит?
«Я тогда понимала, что случилось что-то ужасное, но что именно – не понимала»
Отказавшись наотрез от такого, как ей казалось страшного и дикого предложения, она и не представляла, через что ей предстояло пройти. Но были сила и вера в то, что желаемое обязательно будет, если очень стараться. Вокруг же люди! Главное – не сдаваться! Как в известной сказке про двух лягушек, одна из которых, оказавшись в сметане, не сложила лапки и – смогла спастись.
Но сказочной лягушке предстояло победить только свой страх. А реальной совсем еще юной девушке с больным ребенком на руках – человеческое равнодушие, неспособность сопереживать и неумение поддержать.
– Врачи хорошо понимали, что меня ждет, а я нет, – продолжает свой рассказ Людмила Кузьминична. – И пожалели, ведь многие семьи распадаются, которые воспитывают детей-инвалидов. Это было предложение подумать. Я тогда понимала, что случилось что-то ужасное, но что именно – не понимала. Слава богу, и муж не бросил, и родные не отвернулись. Даже как-то так получилось, что эта беда стала цементом, который нас объединил.
«Объясняю-объясняю – бесполезно. Чувствую, что сейчас схвачу книгу и дам ему по голове…»
Первые годы, до школы, Сережа особенно и не отличался от сверстников, может, бегал чуть медленнее и разговаривал не очень разборчиво. А учеба давалась ему тяжело, к чему мама не была готова, но не поддержки, ни помощи ждать было не от кого.
– Помню, пишет пример по математике: на одной строчке одну цифру, на второй – другую. Объясняю, как надо, а он все рано по-своему. Еще объясняю-объясняю – бесполезно. Внутри все кипит, и я чувствую, что сейчас схвачу книгу и дам ему по голове… И в этот самый момент я испугалась этих своих мыслей: встала, отошла к окну, схватилась за голову: «Боже, что же я делаю? Я его могу ударить, а он мне ответить не сможет! Разве ж он виноват, что не понимает меня?». От этой мысли мне стало больно. Слезы покатились… Постояла, успокоилась. И начала еще раз объяснять. И еще раз, и еще раз. И вот – получилось! Он сам так обрадовался. «Мама, давай еще порешаем, давай еще», – уговаривал, хотя давно уже должен был спать.
«Сереже было почти 4 года, а он не разговаривал. Пришли к логопеду, а она мне: «Что вы от него хотите? У него лепет девятимесячного ребенка»
То, что сдвиги есть в лечении и в развитии Сережи, часто видели только родные. Где-то тонко намекали, а где-то совсем открыто им заявляли, что с такими «успехами» он не сможет ходить со здоровыми детьми в детский сад или в школу. Мама не хотела это принимать. Ради будущего своего ребенка готова была сама с ним часами заниматься, а затем еще водить к специалистам. Они говорили, что результат есть, и ей этого было достаточно, чтобы вновь и вновь просить и умолять дать им еще один шанс.
– Было очень больно, когда натыкались на стену равнодушия тех, кто должен был помочь и поддержать. Те же медики, педагоги. Все, что они говорили, я делала: сама занималась, по кружкам водила, к специалистам, а результат чуть заметный. Я за помощью к врачам, к педагогам, а они в ответ разводят руками. А как мне было понять: это уже полный тупик, или это доктор не знает, что в этом случае надо делать? Помню, Сереже было почти 4 года, а он не разговаривал. Пришли к логопеду, а она мне: «Что вы от него хотите? У него же лепет девятимесячного ребенка». Плохо помню, как вышла из кабинета: слезы душат, руки трясутся. Как ей объяснить, что он все понимает, он реагирует на мою речь. Через какое-то время мы попали к стоматологу: врач подрезала язычок, и Сережа сразу заговорил. Ну, скажите, как на это реагировать?
Практически все годы учебы Сережи в школе его маме приходилось доказывать, что ее сын в состоянии осилить общеобразовательную программу. Да, не на «отлично», потому что болеет. А ей в ответ тыкали пальцем в методички и заявляли, что необходимое тестирование он не прошел. Она опять искала связи, просила и умоляла. Помогали.
– После детского сада его отправляли в школу №4. Я понимала, если он туда попадет, у него не будет будущего. Я пошла в школу №16, поговорила с учительницей, которая набирала первоклашек, все ей объяснила. И она согласилась взять Сережу. Но перед 1 сентября нас пригласили на психолого-медико-педагогическую комиссию. Для Сережи встреча и общение с незнакомыми ему людьми – стресс. А тут ему задают вопросы, просят что-то показать, рассказать. Он испугался и в ответ просто молчит. А председатель комиссии мне: «Ничего из него не получится!». Я не смогла ни слова произнести: вся сжалась, как высохшая груша, онемела, как провалилась куда-то…Как мы дошли до остановки, не помню, опомнилась, когда Сережа дернул за руку перед дорогой на площади Орджоникидзе.
«Художником он захотел стать уже, когда победил в своем первом конкурсе, а до этого рисование ему рекомендовали для тренировки рук»
Она все-таки добилась, чтобы сын ходил в школу №16. Потом были художественная школа, домашнее обучение, вечерняя школа, училище культуры. И любимое дело Сережи – та мечта, к которой так стремилась его мама.
– Сережа с детства мечтал стать художником? – интересуюсь у нее.
– Художником он захотел стать уже, когда победил в своем первом конкурсе, а до этого рисование ему рекомендовали для тренировки рук. Но сначала у него ничего не получалось – ручки были слабенькими. Толчком стал подаренный в больнице на Новый год карандаш. Лежали мы тогда очень часто, даже на праздники, и на Новый год. Решили с медсестрами устроить карнавал для детей – я помогла всем смастерить костюмы. Сережа был Пьеро, потому что по любому поводу тогда плакал. Подарку он очень обрадовался, но даже обвести предмет на листочке бумаги карандашом не смог. Тогда я взяла его руку с карандашом, и мы начали рисовать вместе. И он так увлекся. И муж, и Миша, старший брат, сразу заметили, как ему по душе рисование. На семейном совете решили, что нужно посещать изостудию. Ходил он на рисование с удовольствием. А в начале 2000-х я в газете прочитала про городской конкурс для художников. Предложила Сереже подготовить несколько работ. Он согласился, очень старался. Нас пригласили на оглашение результатов: его работа была признана победительницей в одной из номинаций. Возвращались мы домой счастливые и радостные. Помню, идем по городу, разговариваем о чем-то, а он мне:
– Мама, я буду художником.
– Хорошо, – ответила я, как будто попросил мороженое купить. Я знала, что до этого еще очень далеко, и что впереди еще столько сложностей и испытаний, но тогда я уже знала, что многое могу.
К посещениям больниц и поликлиник добавились посещения практически всех художественных выставок, проходящих в городе. Мама покупала для сына книги по рисованию и фотоальбомы, которые он с удовольствием рассматривал. Что-то особенно впечатляло – тогда долго обсуждали, что именно понравилось и почему. Любимым занятием всей семьи стало составление живых натюрмортов: осенью – из желтой листвы или принесенных из леса грибов, летом – из цветущих букетов, весной – из распускающихся веточек. Сергей очень любил их рисовать. А папа сам мастерил рамки для создаваемых картин.
Сейчас Сергей с родителями живет в поселке Бруски – под Могилевом. Это деревня его детства, где легче дышится и хорошо работается.
Справочно. Врожденный гипотиреоз у детей – эндокринная патология, связанная с недостаточностью продукции тиреоидных гормонов щитовидной железой или неэффективностью их действия на клеточном уровне. Проявляется вялостью, заторможенностью, мышечной гипотонией, запаздыванием прорезывания зубов и закрытия родничка, отставанием роста, психомоторного и умственного развития. Болезнь достаточно сложно выявить на ранних стадиях без соответствующей диагностики. Она может привести к отклонениям в физическом, умственном и психоэмоциональном развитии. Причин развития несколько, основными являются наследственность и нехватка йода в организме матери. Болезнь может быть вызвана сильным облучением.
