Чего-чего, а деревянных заборов в брежневские времена в Могилеве хватало – на любой вкус. И порядком прогнившие, и новехонькие, и покосившиеся, и будто бы восставшие из… И в центре города, и на окраинах.
Более того, многие из вновь прибывших жителей нашего областного центра отмечали именно дощатые заборы как главную архитектурную фишку города. То есть, в деревнях и райцентрах такие вот рукотворные ограждения особо не привлекали внимание, но, чтобы областной центр утопал в них, такого второго примера, пожалуй, отыскать было сложно.
Приезжает, допустим, человек из забытого Богом уголка Славгородского района, из какой-нибудь деревни Большие Козявки в Могилев. Глядит, а тут кругом такие же, как и у него в захолустье щербато-перекошенные заборчики: «Пусьцi — павалюся!».
Я бы не сказал, что подобные мало эстетичные заборы наносили такой уж непоправимый вред человеческому существованию, но иногда они раздражали и даже мешали.
Помню, однажды мы с Филиппом поздно вечером по какой-то надобности шли со Струшни на Мир-2. Шли пешком и порядком устали. Поэтому решили никуда не сворачивать, а двигаться по прямой. Филипп предложил встречавшиеся на пути заборы, извиняюсь, укладывать ногами. То есть, валить прямо на землю. Действуя таким образом, мы существенно сократили путь.
Или вот еще один «заборный» такой случай, когда компашка молодых людей отдыхала в старом еще домике Коли Клишевича по Полярному переулку, где он жил с мамой. Было уже прохладно, и ребята веселились непосредственно в одной из комнатенок избушки, естественно, плотно прикрыв входную дверь.
А сторожевой пес (кстати, обыкновенная дворняжка), чувствуя такое вот безразличное к нему отношение со стороны хозяев, так самозабвенно лаял и возмущенно прыгал подле своей стоящей впритык к забору будке, что ошейником зацепился за гвоздь, кем-то вбитый в этот самый треклятый забор. Повис на нем, а через некоторое время под действием собственного веса, сдавившего мертвую петлю на его шее, испустил дух.
Хмельная компания ничего этого не слышала и, выйдя на перекур, очень огорчилась такой непредвиденной утрате. Конечно, срочно был снаряжен гонец, который смотался в ближайший, подчеркиваю, дощатый магазин на Чаусской — надо же было помянуть собачку.
А вчера, прогуливаясь приятным солнечным вечерком вдоль Дубровенки, я совершенно случайно обратил внимание на надпись, сделанную на одном из заборов. Таких реликтовых ограждений там уже мало, но они еще есть. Кто-то написал мелом имя — Коля. (Это же где сейчас мел можно найти, не знаю). Я поначалу воспринял надпись как некий посыл к выше упомянутому мною Николаю Клишевичу. Правда, тот жил на Луполово (и уже почти 20 лет покоится на «химволокновском» кладбище), а здесь совершенно другой район, Дубровенка.
Придя домой, я открыл соцсеть «Одноклассники», а там «напоминаловка»: «Сегодня празднует день рождения Николай Аксенов». И тортик такой со свечками нарисован. Оказывается, Коле Аксенову, бывшему работнику областной библиотеки Ленина 30 сентября 2022 года исполнилось бы 60. А он уже больше года как умер.
Вот, думаю, как иногда полезны бывают заборы, надписи на них напоминают нам о старых друзьях. На протяжении последних семи лет мы регулярно проводили наши музыкально-литературные тусовки «Не забывайте своих старых друзей!» именно в библиотеке Ленина. Коля частенько приходил смотреть наши программы, с большим интересом реагировал на выступления, на мои книги по этой теме, которые перечитал, кажется, по нресколку раз… А в эпоху коронавируса покинул наш мир.
За год до своей кончины он похоронил мать, с которой жил последние годы, а любимый котик при всем своем трепетном отношении к человеку, увы, никак не заменит соцработника или врача. Так что последнее земное путешествие Николая в мир теней был еще тот...
Жил он в двух шагах от Дубровенки, в доме напротив гостиницы «Могилев». Вчера, в последний день сентября, я поднял бокальчик безалкогольного пива за человека, который, как минимум, оставил в моем сознании добрую о себе память. Дерево, названное его именем, тоже находится на хорошо вам известное могилевской реке.
Думаю, стихи могилевской поэтессы Марины Иваницкой в какой-то степени смогут выразить коллективные чувства могилевских «семидесятников», которые знали Николая Аксенова. Рифмованные строки Марины возвращают читателя в детство, а Коля ведь до самых последних дней оставался в душе ребенком. Одиноким и ранимым.
Только держи меня, робкую, за руку.
Зыбкого времени чаша бездонная
Переполняется грустными звуками
Если любовные струны разорваны.
Радуга слезы прольет разноцветные.
Мы без зонта свою душу изранили
Образом ярким забытого детства,
Где мы медведя без лапы оставили…
Продолжение следует.
