Окончание. Начало здесь: «Лечись, не то помрешь!» Как я лежал в могилевской больнице-1
Недолго мне пришлось лежать одному в палате №10 – вскоре появился еще один пациент, Паша. На вид лет 55-ти. Тощий, жилистый с выразительными синими глазами и непропорционально длинными руками.
Паша из Славгорода
Паша приехал из Славгорода на пару дней – проглотить зонд, сдать кровь на биохимию, посоветоваться с врачом. У моего соседа время от времени ныл желудок. Он лечил его медом, прополисом, водкой и какими-то таблетками.
«Вот врач выпишет лекарства, куплю – и домой, – говорил Паша. – Нечего тут лежать. На огороде работы – невпроворот».
Но жизнь распорядилась иначе. На утреннем обходе наша добрая фея – лечащий врач как-то обыденно, без эмоций сказала ему: «У вас плохие анализы. Скорее всего, онкология. Нужно резать».
Слово «резать» у врачей звучит как «кофе попить». А нас от таких слов чуть не стошнило.
Я молча наблюдал за Пашей. Тот тоже молчал. Голову опустил, руки сцепил между коленками и не двигался. И я его не дергал, понимал, что человеку нужно прийти в себя, свыкнуться. В рюкзаке у меня имелось 200 г бальзама. Подумал: отойдет Пашка – вылью ему все до капли.
Просидели мы так в тишине минут 20. К счастью, ворвалась санитарка и начала усердно полировать пол, отходила шваброй сначала меня, а потом и Пашу. Заставила убрать тапки, сумки и полотенца. До сих пор помню ее дребезжащий старушечий голос: «Чего, негодяи, расселись?! Ну-ка, сморщились, ноги на кровать. Сидим – ничхнем!» Мы, и правда, «ничхнули».
Паша как-то грустно посмотрел на меня и сказал слова, которые я, наверное, не забуду: «Картошка в этом году хорошая. А вот грибов нет. Даже лисички не «прокидались». А я так люблю лисички со сметаной и луком. Моя их в печке жарит. Ел бы и ел! А ты грузди с листом поречки мариновать умеешь?»
Я не умел мариновать грузди, был в неведении относительно лисичек и вообще последние два года жил с устойчивым ощущением, что все на свете проходит мимо меня. Но почему мне вдруг захотелось написать о Паше? Мне кажется, он – самый настоящий образец белоруса, пример нашего национального характера. Ведь понимал, наверное, что онкология – это не шутки. И вдруг – рассказывает о картошке и о лисичках.
Его куда-то увезли на «скорой» рано утром. О дальнейшей судьбе Паши я ничего не знаю. Дай бог, чтобы с ним все было хорошо.
«Ва-вэ на-нэ. На стоянку дыр-дыр-дыр»
В подзаголовке – фраза на цыганском, это звучит приблизительно так: нет денег – машина на штрафстоянке. Это часто повторял мой новый сосед по палате №10. Якобы его новенькая Audi отдыхала на симоновской штрафстоянке. Гаишники ее туда «дыр-дыр-дыр» еще месяц назад. Цыган признавал, что сам виноват – был пьян и вывалился из салона прямо к ногам «офигевшего товарища майора».
Рустам, так его звали, жил в Казимировке. Высокий, крупный, с черными, красноватого отлива, глазами, выпирающим вперед пузиком, возраста неопределенного. Новый сосед был совершенно бесцеремонным, а еще очень громким, заполнял собой все пространство.
Наше знакомство началось с небольшой неприятности. Рустам сбросил все таблетки, лежащие на столе, мне на кровать, а на освободившейся поверхности расположил электрочайник, кофе, огромную гроздь винограда, драники и еще какую-то снедь. «Красота?» – спросил при этом у меня и, не дожидаясь ответа, заметил: «Это вам не манная каша. Это, друзья мои, закуска!» И широким жестом пригласил нас с Пашей за стол, торжественно вытащив из кармана спортивных штанов начатую поллитровку коньяка. «Допьем?»
Но допить нам ничего не удалось. В палату без стука ворвалась медсестра с градусником и таблетками, молча забрала рустамову поллитровку и почему-то именно меня испепелила ядовитым змеиным взглядом. Хотя, как вы уже поняли, я был совершенно ни при чем.
Рустам, даже с оглядкой на особенности своего народа (к которому я отношусь с уважением), был человеком странным и эксцентричным.
Во-первых, он разговаривал сам с собой. Не то чтобы я этого не делаю. Но я разговариваю или с телевизором, или с котом. А с собой – это, согласитесь, другое.
Во-вторых, Рустам говорил на каком-то непонятном языке, в котором время от времени появлялись слова на украинском и русском. И это при том, что у него самого был узнаваемый белорусский акцент.
Наконец, в-третьих, он практически постоянно кому-то звонил, разговаривал часами. А затем, прервавшись всего на минуту, смотрел на Пашу или на меня, виновато улыбался и говорил: «Мама», «Племянница», «Сынок».
В том, что Рустам умел пользоваться мобильником, особой беды не было. Беда была в другом – со своими многочисленными родственниками он разговаривал по ночам, не выходя из палаты. Говорил всегда громко, часто матерился, смеялся и, по-моему, один раз даже плакал. Утром потом рассказывал, что его 14-летняя племянница выходит замуж. Буквально, просверлил мне мозг одним и тем же вопросом: «Виталик, скажи, не рано – 14 лет!»
«Рановато!» – отвечал я. На что Рустам облегченно вздыхал: «Я же говорю, нормально, 14-то лет. О-го-го!» Я в дискуссию по этому поводу не вступал, делал вид, что смотрю интернет.
Расстались мы с моим соседом неожиданно. В понедельник вместо лечащего врача к нам в палату вошла главврач. Следом за ней – толпа интернов. Все – в масках. Главврач остановилась напротив меня и сказала, как отрезала: «У вас ковид! Собирайтесь, мы вас держать здесь больше не можем». Я сначала подумал, что это шутка, а потом увидел побледневшее лицо Рустама и понял, что всем сейчас не до шуток.
Сначала меня изолировали, потом поставили перед выбором – или домой, или в Березовскую. Я выбрал инфекционку. Но это уже совсем другая история.
Рустама я больше не видел. Наверняка он готовится к свадьбе любимой племянницы и пьет тайком от мамы пятизвездочный азербайджанский коньяк. А, может, еще и машину забрал со штрафстоянки. В любом случае – здоровья всем нам!
