Так случилось, что в конце августа скрипящая рессорами, видавшая виды «скорая» привезла меня в приемное отделение областной больницы. Фельдшер прислонил меня к стене и радостно свалил, оставив на попечении двух медсестер. Те усадили меня в каталку и повезли по узким, сверкающим кафелем, коридорам. Я почему-то решил, что везут меня в морг – таким было на тот момент мое состояние.
К счастью, оказался я в гастроотделении, в нежных руках милой девушки, которая измерила мне давление и нащупала пульс. Это потом я узнал, что никакая это не девушка, а суровая жрица здоровья, мой лечащий врач. Кроме прочего, она сказала мне: «Потерпел бы еще три дня – и, скорее всего, помер бы. Чего тянул?» Я и сам не знал, чего тянул. Но «помирать» в 45 мне как-то не улыбалось. Решил лечиться.
Палата №10
Привезли меня в 10-ю палату, где уже лежали двое – 18 летний парень из Чаусов, который безуспешно «косил» от армии, и 36-летний правоохранитель (далее будем звать его Слава), отличный парень, приятный собеседник, неиссякаемый источник «ментовской» мудрости.
Несколько слов о нашей палате. Это был бокс с душем, санузлом. Все чистенько, опрятно, по-домашнему. Почти как дома. Но не дай бог иметь такую квартирку...
Больничная еда
Пришел в себя где-то спустя два дня. Утром в понедельник после утреннего обхода отправился на завтрак. И был немало разочарован меню. Манная кашка, запеканка – все несоленое, а чай, словно ржавая вода из-под крана, и несладкий. Не то, чтобы я рассчитывал на узбекский плов, но…
Словно тебя какие-то «приколисты» опять вернули в детский сад. Воспитательница Марья Кирилловна заставляет погружать ложку в кашу, ласково приговаривая: «Кушай манночку, Виталик, иначе я тебе ее за шиворот выверну, преступник малолетний». (Не знаю, почему, но наша воспитательница считала всех гребеневских мальчишек будущими зэками, но это так, к слову).
Кроме манки, в больнице нас кормили пшенкой, овсянкой, гречкой, картошкой, иногда макаронами. Изредка давали вкрутую сваренное яйцо и сливочное масло. На первое – суп или борщ, постные, как еда у монахов накануне Пасхи. Впрочем, спасибо и на этом. Без иронии, речь все-таки о гастроотделении.
Распорядок дня больных
В 8.00 у вас берут кровь или из пальца или из вены. Если из пальца – это комариный укус, если из вены – серьезное испытание. Здесь все зависит от медсестры. У одной настолько легкие руки, что даже не замечаешь, как иголка прошла через кожу. Другая, наоборот – исколет тебя, пока, наконец, не попадет в вену. К таким обычно никто не хочет идти на процедуры.
После завтрака – капельница. Два часа «плюешь в потолок», слушая болтовню медсестер, из которой, к слову, можно почерпнуть ценнейшие сведения о жизни, болезнях и чужих детях. Затем вы приобретаете относительную свободу и слоняетесь без дела по больнице до обеда.
Обед – в 13.00. После него полагается два часа поспать. Впрочем, ложиться никто и не думал. Призывник «сидел» в мобильнике. Сотрудник Слава отправлялся к медсестрам на «собеседование». Так он называл горячий белорусский флирт. Мой сосед просто дико нравился женщинам. Что они в нем нашли? Не знаю... Но когда Слава появлялся, медсестрички расцветали, поправляли прически и улыбались.
Вернемся все же к больничному распорядку. Ужин в 17.00. Впрочем, на него мы редко ходили, покупали в магазине вредную, но вкусную еду. Я ограничивался кефиром или томатным соком.
Соседи
После ужина делать было совершенно нечего. И мы с правоохранителем и призывником обменивались новостями. Называлось это у нас планеркой. Тон задавал наш Дон Жуан. Прошу учесть, что еще пару недель назад этот человек лежал в реанимации, без особой надежды выкарабкаться.
– Вот скажи, Виталик, как ты относишься к Горбачеву? – спрашивал Слава.
В ответ я пожимал плечами.
– А я плохо! Такую державу продал и развалил. Расстрелять его нужно.
– Поздно, – говорю, – он умер недавно.
– Умер? Жаль. Видел по телеку, как Донбасс бомбят? Дети, старики гибнут. Не могу смотреть без слез. Давай рассуждать трезво. У нас мир, никто не стреляет, не бомбит. Так чего вам еще надо? – обращаясь то ли к нам с призывником, то ли к кому-то за стенами больницы, продолжал Слава. – Живите себе спокойно! А ты, вообще – доходяга! (Это уже в мой адрес). Лечись, не то помрешь, так на работу и не устроишься. Надо главврачу сказать, чтобы интернет у тебя отобрала. Лазишь, где надо и где не надо. И я от тебя беспокойством заражаюсь. Все! Отвернись к батарее, не разговаривай со мной…
Спустя несколько дней моих соседей выписали. Главврач вручила призывнику выписку со словами: «Годен!» И включила на телефоне марш «Прощание славянки». Наверное, такой у них, врачей, больничный юмор.
Ну а Славу медсестры проводили томными взглядами. Хоть и ненадолго, в палате я остался один.
Продолжение здесь.
