Никому не нужные предметы
В программу ЦМШ, как и в других подобных учебных заведениях, помимо музыкальных предметов, входили и общеобразовательные. О безусловном приоритете музыки, разумеется, говорить не приходится. Однако, план есть план, поэтому музыкальные вундеркинды вынуждены были отбывать повинность и на всяких прочих, как они справедливо считали, не нужных для них предметах.
К чести преподавателей, «правила игры» в ЦМШ они все-таки соблюдали, и я не помню, чтобы нам давали задания на дом по физике, химии, биологии или математике. Педагог по физике с древнегреческой фамилией Палеолог Георгий Павлович, например, на уроках диктовал какие-то правила, а мы должны были лишь принести эти записи на экзамен и, пользуясь ими, ответить на вопрос. Если ответ был правильным, пятерка была гарантирована.
Как то в 10-м классе к нам прислали нового педагога по математике, который искренне хотел расшевелить наши музыкальные мозги и стал давать задания на дом. Юные дарования подняли бунт, пожаловались начальству и добились своего – этого добросовестного педагога убрали, и все вернулось на круги своя.
Кстати, математику я любил. Мне доставляло удовольствие путем длительных умозаключений приводить к единому знаменателю сложные уравнения, доказывать теоремы и решать задачи со многими неизвестными. Для меня красота и логичность математических действий всегда были сродни красоте и соразмерности музыкальной гармонии. А позже, серьезно занявшись композицией, мне стало очевидна математическая природа и самой музыки. Сегодня же, в компьютерную эпоху, отсутствие математических, а в последствие и компьютерных навыков создает немало проблем поколению 60-х, и не все, даже самые знаменитые музыканты успешно с ними справляются.
Да и мне так и не удалось даже на элементарном уровне освоить эти точные науки, а что такое тригонометрия я вообще не понял, запомнив лишь слова: синус, косинус, тангенс, котангенс, не понимая, что они означают. Впрочем, прав был Козьма Прутков: «Нельзя объять необъятное»…
«А ты тут права качаешь»
Лишь два немузыкальных предмета у нас преподавались не хуже, чем в «нормальных» школах – литература и русский язык. Вела их наш классный руководитель с немецкой фамилией Эра Гансовна Мундецэм (в нашей школе, как и в консерватории среди учащихся и преподавателей царил полный интернационал). Преподавала «наша Эра», как мы ее звали, интересно и требовательно, оценивая самостоятельность мышления выше, чем знание первоисточника. И это меня устраивало, так как зубрежку я не любил, а в самостоятельности суждений недостатка никогда не испытывал. Под руководством Эры Гансовны в нашем классе бурно кипела общественно-комсомольская жизнь. Несмотря на свою инвалидность, она часто приходила в неурочное время для проведения всяческих бесед и диспутов. Должен признаться, что во многом именно благодаря ей я находил время для чтения литературы, познакомившись со многими шедеврами русской и зарубежной классики.
В то же время, наша Эра повлияла на то, чтобы я не был принят в комсомол. Парадоксальным образом повторилась ситуация моего приема в пионеры, причем повторилась с точностью до наоборот. Когда-то в 3-м классе я горько рыдал из-за того, что мне не повязали красный галстук, а в 10-м – сам не захотел вступать в Коммунистический Союз Молодежи. Девочки, входившие в комсомольский комитет, написали в протоколе, что мне надо повысить сознательность. Истинной же причиной были мои постоянные пререкания со старшими по любому поводу. При этом я доказывал Эре Гансовне, что мои споры - это закономерное следствие ее призывов к самостоятельности мышления. Сейчас мне кажется, что в глубине души она это понимала, но вести себя иначе просто не могла. Честно говоря, такое отношение ко мне преподавателей и воспитателей в чем-то было оправдано. Думаю, они рассуждали примерно так: «Государство тебя кормит, поит, одевает, обувает, дает возможность учиться у лучших профессоров, а ты тут еще качаешь права». Действительно тогда я зачастую не проявлял должной благодарности к тем, кто мне помогал в жизни, о чем сейчас сожалею.
Продолжение следует.
