Мальчики спали на полу возле кроватей
После встречи с профессором моя дальнейшая судьба была практически решена. Лишь позже, став студентом Московской консерватории, я понял, что одной из главных ее особенностей в то время был безусловный приоритет специальности над всеми прочими предметами. Как только учащийся приобретал статус «талантливого и перспективного», все остальные дисциплины для него превращались в пустую формальность, чем молодые гении, нередко, весьма злоупотребляли. Но тогда я этого не знал и с не меньшим страхом готовился к очередной экзекуции – экзамену по сольфеджио, боясь разоблачения своего тайного вокального порока. Впрочем, не догадывался я и о том, что после встречи с Арсением Александровичем Янкелевичем на мне уже был этот охранный ярлык.
Так получилось, что экзамен по сольфеджио я сдавал с группой якутских детей, которые на все происходящее реагировали с каким-то испугом, и, кажется, не все понимали по-русски. Во всяком случае, на их фоне я не выглядел полным неучем. Мне запомнилось, что с этими ребятами произошел забавный казус. Их поселили на ночь в открывшемся тогда интернате, а утром оказалось, что все мальчики спали на полу около кроватей.
Как выяснилось, они проявили излишнюю воспитанность, не желая пачкать чистое постельное белье. Между прочим, из этой группы в ЦМШ тогда была принята одна из будущих знаменитых якутских музыкантов пианистка Аиза Решетникова, с которой я затем учился в одном классе.
Экзамен у нас принимала та самая Л. Фокина, которая отвечала на письма моей мамы. Это была немолодая женщина, говорившая хриплым басом, не вынимавшая изо рта папиросу, чем-то напоминавшая комиссаршу времен Гражданской войны. Если бы я не знал по переписке с мамой, что она настроена благожелательно, ее вид мог бы вызвать у меня страх, но я взял себя в руки и продемонстрировал максимум своих возможностей. Пытка сольфеджио прошла для меня без сюрпризов – диктант и определение на слух не составили проблем, а пение я, как обычно, провалил. Резюме Людмилы Петровны было следующим: «Подготовка у тебя, конечно, слабая, но профессор по валторне о тебе хорошо отозвался и ты не должен его подвести. Отдельной группы духовиков у нас нет, будешь заниматься по всем предметам с пианистами и скрипачами. Так что, тебе придется много наверстать, чтобы не отставать от одноклассников».
Закон приоритета сработал на сто процентов
Таким образом, в июле 61-го года, в возрасте 14 лет я стал учащимся Центральной музыкальной школы при Московской консерватории по классу валторны профессора А. Янкелевича.
На тот момент оставался нерешенным лишь один существенный вопрос - в какой класс меня зачислят. Учитывая, что я не получил диплом об окончании музыкальной школы и заметно отставал по теоретическим предметам, я был готов пойти повторно в 8-й и даже 7-й класс, хотя и окончил полный курс общеобразовательной школы-восьмилетки. Потеря года или двух меня не смущала, так как я пошел в школу в шесть лет, и у меня был возрастной запас.
После экзамена я подошел к секретарю приемной комиссии и задал этот сакраментальный вопрос, на что она ответила: «А ты спроси у своего профессора. Как он скажет, так и будет». Мы с дедушкой не без труда разыскали Арсения Александровича – мобильных телефонов тогда не было, и задал ему этот вопрос. Он весьма удивился и спросил, сколько классов я окончил, даже не поинтересовавшись, учился ли я вообще в музыкальной школе.
Я вынужден был сказать, что окончил восемь классов. На что профессор простодушно ответил, как что-то само собой разумеющееся: «Так иди в девятый», что я и передал в ЦМШ. Не смотря на то, что слова Арсения Александровича ничем документально не подтверждались и ему в тот момент никто не перезванивал, в тот же день приказом директора я был зачислен в 9-й «А» класс. Закон приоритета специальности над прочими предметами сработал на все сто процентов.
Продолжение следует.
