А все из-за хлеборезки…
Начало 1960-х годов, продолжается моя учеба в Кемерово в школе-интернате с музыкальным уклоном.
Несмотря на то, что музыка уже в первый год кемеровской жизни занимала у меня значительную часть времени и сил, о музыкальном будущем я тогда не помышлял, оставаясь таким же школьником, как и другие «нормальные» учащиеся интерната. Добросовестно посещал общеобразовательные предметы, включая слесарное дело, как и все, дежурил по спальне и столовой, мне нравились уроки физкультуры и пионерские сборы.
Так получилось, что именно тогда, в самом начале творческого пути, мой ангел-хранитель все-таки не уберег меня от неприятностей. Во время одного из дежурств по столовой из-за неосторожного пользования электрической хлеборезкой я лишился крайних фаланг третьего и четвертого пальцев правой руки. Поначалу я испугался, что мои музыкальные занятия могут прекратиться. Однако, на этот раз судьба оказалась милостива ко мне – вентили на валторне и балалаечный гриф предполагают игру левой рукой. Так что уже через пару месяцев я не испытывал особых проблем, продолжая осваивать эти инструменты…
«А меня распирала гордость»
…К концу шестого класса сбылась моя голубая мечта. В один прекрасный день в нашу спальню, как обычно, зашел дежурный и объявил: «Оркестр – на репетицию», и добавил: «Браиловский тоже». Трудно передать какое чувство гордости меня переполняло, когда я, достав из-под кровати футляр с валторной, шел по интернату на первую в своей жизни репетицию. Потом они были для меня обычным делом, но та стала подлинным праздником, запомнившимся на всю жизнь. Мой музыкальный статус был узаконен, что принесло мне, кроме всего прочего, некоторые житейские бонусы: периодическое освобождение от занятий, добавки к скромному интернатскому меню и новенькую концертную форму.
Впрочем, в этой бочке меда была небольшая ложка дегтя. При построении духового оркестра на школьных мероприятиях я оказывался в заднем ряду вместе с «альтушками». А меня распирала гордость, хотелось, чтобы все заметили нового оркестранта, тем более, что к тому времени среди девочек нашего класса у меня уже была пассия – Наташа Мальцева – «отличница, комсомолка, активистка» и, между прочим, солистка танцевального коллектива.
Летние каникулы после шестого и седьмого классов я проводил в интернатском пионерлагере, в пересменках приезжая домой. Тогда я впервые услышал мамины рассказы об отце и надоедал соседям игрой на валторне. Мама относилась к этим раздуваниям терпимо, хотя и очень уставала на работе, а вот старший брат от моих занятий убегал на улицу и даже, периодически, прятал от меня валторновый мундштук, из-за чего я на него очень обижался. Тем не менее, в течение летних каникул мне удалось практически полностью освоить этюды и пьесы из «Школы» Ф. Шоллара.
«Мне удалось благополучно покинуть свой эшафот»
И, наконец, в один из майских дней 1960 года произошло, на мой взгляд, историческое событие. На городском смотре художественной самодеятельности хор и оркестр Кемеровской школы-интерната №6 потрясли столицу шахтерского края бессмертным творением П.Чайковского, которое мы очень долго репетировали. Степа был на удивление подтянутым и торжественным, уже за месяц до этого героически отказавшись от «злоупотреблений», а его воспитанники, кажется, превзошли сами себя, и тоже не ударили в грязь лицом.
После этого знаменательного концерта на какое-то время я увлекся балалайкой даже в ущерб своей любимой валторне. Найдя в залежах музыкального класса самоучитель игры на этом весьма колоритном инструменте, я быстро продвигался в его освоении, так как уже владел основами музыкальной грамоты. Многое из этого самоучителя я постигал сам, основные же приемы игры мне достаточно ловко демонстрировал наш мастер на все руки Степан Никанорович.
Впрочем, мой роман с балалайкой был непродолжительным, закончившись с моим выпуском из интерната. Причем завершился он достойно и красиво. На очередном смотре самодеятельности я представлял свою школу исполнением балалаечного переложения «Каприса» № 24 Н.Паганини.
Это первое в моей жизни сольное выступление перед многочисленной аудиторией хорошо мне запомнилось.
Смотр проходил в городском цирке. После объявления моего номера на середину арены вынесли стул, и я остался один на один с огромным залом в свете мощных софитов. Дальше все происходило как в тумане, от волнения у меня дрожали руки и ноги. Однако, несмотря на состояние полной потерянности, мне удалось доиграть пьесу до конца и благополучно покинуть свой эшафот. Я даже не слышал, как одобрительно аплодировал зал. В дальнейшем мне нередко приходилось выходить на сцену в разных амплуа: валторнист, пианист, дирижер, лектор, но, даже имея большой опыт публичных выступлений, я всегда волновался.
Продолжение следует.
