Четверг, рабочий день. Людей откровенно мало. У входа на рынок бабушки торгуют шмотьем (извините за сленг, иначе это не назовешь – авт.) – носки, мужская спецодежда, старые книги, доисторические вещи сомнительного качества. Высокий мужчина зачем-то напоказ режет стекло, другой торгует пультами от телевизора. Милая девушка отдает в добрые руки щенят.
Виталик сидел в пустом павильоне и, по виду, откровенно скучал. Обрадовался, когда я зашел. Почему-то сразу начал ругаться на водителей авто. Права мой тезка получил два года назад, до сих пор удивляется, почему его подрезают на дороге или не дают парковаться возле рынка. «Наша проблема в том, что мы друг друга не уважаем, – говорит он с заметным волнением. – Ну, припарковался ты, подумай – как люди будут ходить или ездить. Ты же не один на свете…» К слову, Виталик прав, подъехать к рынку можно лишь на танке – парковочных мест много, но небрежно оставленные машины создают заторы. Водители теряют терпение. Особенно это касается съезда с Воровского к рынку и поворота направо, к подъему на Челюскинцев.
Спрашиваю, как дела, как торговля. Виталик отвечает, как слеза, чистым русским языком. Решил на диктофон это не записывать. Общий смысл такой: у некоторых белорусов накопилось много национальной валюты, они будут ее вкладывать – как это уже было, сметать с прилавков холодильники и телевизоры. Поэтому цена на шуруповерты для них не так важна. На взгляд собеседника, логично привязать стоимость товара к курсу валюты. И эта стоимость сейчас – «о-го-го»!
Подошел к лицейской однокласснице Наташе. Не стал мешать, бабушка покупала у нее лампочку на 100 Вт. Дело стратегическое. Наконец разговорились. Смотрю: стоит Наташа, плачет. Никогда она не была плаксой, в лицее нас, пацанов, строила и заставляла рассчитываться на «раз – два – три». Помню, пошли в поход на Браславские озера. Ходили на байдарках. Я совершенно не умел грести (где мне, деревенскому увальню – авт.). Оказался в одном экипаже с Наташей, получил от нее по верхней конечности веслом и надолго был отлучен от процесса «гребли». Первый раз в своей жизни стал диссидентом.
Спрашиваю: «Наташа, чего ты плачешь?» Отвечает: «Новости с Украины читаю, не сплю уже две недели. Не понимаю, что происходит!» И я, Наташа, не понимаю. Может, сильнее нужно было мне веслом по башке… Может, стал бы умнее… Черт его знает! Спрашиваю, как торговля? В общем, вновь цитировать не буду. Наташа пока продает по закупке, боится оказаться безработной. «Виталик, ну, вот ты безработный – у тебя ни кола, ни двора, один кот, и тот весь год гулящий. А мне что делать? У меня семья…»
Не стал утешать Наташу. Побоялся, что достанет из засекав весло. Пошел к великам. На Быховском рынке ими торгуют в двух точках – по центральному проходу, в конце рядов, и в левом конце – напротив штор, гардин и садовых инструментов. Возле самого большого павильона собралась толпа мужчин. Судя по содержанию их разговора, все они приехали из России. Один хвастался – дядька у него начальник большой в Москве. Но делал он это как-то тихо, словно стесняясь. Продавца звали Ильей. На вид, очень вежливый, образованный молодой человек – лет тридцати пяти. Цены к доллару они пока не привязывали. Нет покупателей. Что дальше, толком не знают. Купить велик, российского производства, можно и за 650 руб. и за 900 руб. Обращаясь ко мне, Илья сказал: «Поспешите – цены подрастут!»
