Сегодня Буйничи – одно из самых излюбленных мест отдыха могилевчан: этнодеревня, зоосад, мемориальный комплекс «Буйничское поле». Ирина Федоровна Толочко приезжает сюда из Минска нечасто. И не потому что возраст – 83 года. Это ее родная деревня и запомнила она ее совсем другой…
– Наш дом когда-то стоял именно там, где сейчас касса зоосада, а территория за ней была колхозным яблоневым садом: весной мы там гуляли, наслаждаясь запахом и красотой цветущих деревьев, летом и осенью собирали яблоки. Одна яблонька каким-то чудом уцелела – стоит на территории зоосада и все еще плодоносит. За садом было поле ржи. Мне тогда казалось оно бескрайним, а стебли такими высокими – почти до неба. Здесь прошло мое детство – военное детство со взрывами, бомбежками, страшным лаем овчарок. Столько всего пришлось пережить и перетерпеть. В Буйничах были тяжелые бои и во время обороны, и во время освобождения Могилева. При оккупации фашисты превратили жизнь в ад. Сегодня об этом напоминает мемориальный комплекс и наш семейный альбом, – вспоминает Ирина Федоровна. Но не только война оставила в судьбе ее тяжелый след.
Но в одночасье все было перечеркнуто
Оставаться человеком в трудной ситуации – это значит не отказываться от собственных принципов в угоду принципам, или желаниям хозяев ситуации. Поэт Сергей Нежинский.
Буйничи – первое рабочее место ее родителей после учебы. Отец Федор Федорович Толочко родом из Витебщины. Мама – Ольга Ефимовна Глушакова – из деревни Савеничи Климовичского района из семьи потомственных сельских учителей. Но она не стала продолжать семейную династию – поступила в сельскохозяйственную академию в Горках. Там и познакомилась со своим будущим мужем. Учеба в академии поспособствовала сближению и с Анной Рысиной. Девушки были очень близкими подругами: строили планы на будущее, делились девичьими секретами, помогали друг другу в учебе. Но вуз они закончили в разное время.
В 1937 году арестовали отца Ольги – директора сельской школы. Ее, как дочь «врага народа», отчислили из академии. Ни подруга, ни будущий муж даже под давлением общественных организаций не отказались от Ольги.
Ирина Федоровна показывает сохранившуюся фотографию, на которой ее мама с подругой в национальных костюмах.
– Наверное, принимали участие в танцевальном кружке, – поясняет, – тогда же ни кинотеатров, ни телевизоров не было, организовывали свой досуг сами. Но в одночасье все было перечеркнуто. Что им бедным пришлось пережить…
Родители ее вскорости поженились, но каждый остался со своей фамилией. Так в то непростое время часто поступали, чтобы хоть как-то спастись, если что…
– А в чем вашего дедушку, директора сельской школы, обвиняли? Мама рассказывала?
– Что вы! Пока не умер Сталин, в семье боялись даже дедушкино имя вслух произносить при детях. Меня однажды про это внук расспрашивал: «А политические темы тогда обсуждали?». До 1953 года никто даже на кухне не обсуждал то, что происходило в 30-х. К тому же мы были под оккупацией, должны были обязательно указывать этот факт во всех документах. То есть мы тоже были под подозрением. Поэтому так запросто при любой возможности никто такие темы в разговорах не затрагивал.
– Спустя годы дедушка был реабилитирован?
– Да, но мы об этом узнали только в 90-е: брат получил доступ к архивным документам. Оказалось, что маминого отца арестовали по ложному доносу. Он просидел до 1942 года в лагерях Ижевской области, где и был похоронен в коллективной могиле. Спустя годы его дети побывали там, привезли в Беларусь земли с захоронения и здесь высыпали на могилку родных, куда мы теперь ходим на Радуницу.
Они исправили в ее паспорте национальность – с еврейки на татарку
После рождения моего старшего брата родители переехали в Буйничи. В 1939-м, в год моего рождения, сразу после получения диплома, отца призвали в армию. Мама осталась с двумя маленькими детьми на руках. А спустя два года началась война.
– Она сильно врезалась в память?
– Я была совсем маленькой, наверное, поэтому запомнились отдельные эпизоды. Хорошо помню, как мама нас учила тетю Аню называть мамой, когда придут полицаи.
26 июня 1941-го года немецкие войска вступили в Минск и уже спустя несколько недель объявили о создании гетто. Подписанный новым руководством столицы документ предписывал туда переселиться всем евреям города и его окрестностей. Студенческая подруга Ольги Глушаковой – Анна Рысина, с которой она дружила и после учебы, жила тогда в Минске. И оказалась в гетто. Как ей удалось бежать, сегодня уже никто не расскажет. Оставаться в городе было очень опасно, как и в любом другом населенном пункте, занятом фашистами. Решила попытаться перейти через линию фронта. Буйничи находились по дороге. Анна зашла узнать, что с Ольгой и ее детьми. Подруга, узнав про ее планы, настаивала остаться. И уговорила Анну. Они исправили в ее паспорте национальность – с еврейки на татарку. Анна за пределы двора не выходила. Подруги понимали, что это не гарантирует безопасность и искали варианты, но уже через несколько дней Анну вызвали в комендатуру. Рискуя жизнью, вместо нее на допрос пошла подруга, чья славянская внешность не вызывала сомнений. Потом, уже дома, она придумала научить своих русоволосых детей называть мамой Анну, а ее саму – тетей Олей.
– Для нас осталось загадкой, как они выжили: соседи не сдали, никто не донес, ведь тетя Аня была с ярко выраженной еврейской внешностью. Жили так долго в постоянном страхе. Помню, мы спали в одежде, чтобы в любой момент быстро выбежать из дома, если в него попадет снаряд или придут полицаи.
«Выходите, наши пришли!»
Запомнила я и момент освобождения. Мы прятались в подвале, город бомбили. Мама прижимала нас к себе при каждом взрыве, стараясь накрыть собой. Потом все затихло, но мы боялись выходить. И вдруг дверь в темный подвал резко открывается, луч света нас ослепляет – мы все от страха онемели и боимся пошевелиться. А женщина какая-то нам кричит: «Выходите, наши пришли!», – вспоминает Ирина Федоровна.
Анна Рысина прожила у своей подруги до освобождения Могилева – до июня 1944-го года. Они оставались близкими подругами и после войны – до самой смерти Ольги, которая ушла из жизни в 1961 году.
– Отец встретил Победу в Вене, а домой вернулся только в ноябре 45-го. Мама работала в местном совхозе после войны, а отца забрали в Могилевский облисполком, но проработал он там недолго – его назначили руководителем колхоза в Жиличах. В семье рассказывали, что он смог за короткий срок сделать хозяйство успешным, за что тогда присуждали звание Герой Социалистического Труда, но выяснилось, что у отца тесть репрессированный, поэтому был представлен только к ордену. А спустя еще несколько лет его перевели в Минск. Там он тоже работал в сельском хозяйстве: принимал участие в создании машинно-тракторных станций, в строительстве парниково-тепличного комбината.
– А когда вы стали взрослыми, расспрашивали родителей про спасенную тетю Аню и про дедушку?
– Мы знали, что эти события были, но детально старались не говорить про них наши родители, потому что однозначного отношения к ним не было в обществе. Сразу после окончания школы мой старший брат Алексей уехал в Ленинград, где учился в институте железнодорожного транспорта. Туда же после школы потупила и я. Но так сложилась жизнь, что со временем мы вернулись в Минск. И только в 90-е брат ходил по архивам и собирал по крупицам информацию. В том числе и про спасение тети Ани.
В ноябре 2004 года Мемориал Яд Вашем от имени государства Израиль удостоил Ольгу Глушакову почетным званием «Праведник народов мира».
