История первая: Настя
Эта никем не придуманная история произошла 38 лет назад на окраине Могилева, в городском поселке Гребенево. Сегодня мало кто помнит о случившемся – большинство участников и даже свидетелей тех событий давно умерли, не оставив воспоминаний и фотоснимков. Иногда только долетает до нас далекое, едва слышное эхо. Кто-то назовет имя Насти в автобусе и грустно покачает головой. Жизнь и безвременный уход этой девушки стали легендой...
Моему собеседнику Павлу (имя, по его просьбе, изменено – авт.) сейчас 44 года. Всю жизнь он проработал в городской школе. Преподавал биологию. Так и не выехал из Гребенево, живет недалеко от Днепра в частном доме. Говорит, что привык к грядкам и рыбалке, а потому никуда и не собирается уезжать. О случившемся с Настей помнит мало, все больше – со слов родителей. Но о том, что помнит, Павел готов рассказать.
– Во времена моего детства Гребенево было городским захолустьем, – делится воспоминаниями собеседник. – Даже таксисты не ездили к нам – боялись. Нищета страшная! Облупившиеся, наспех сбитые времянки, покошенные полусгнившие дома. Пытавшиеся кое-как построиться молодые семьи… В общем, то еще место! У нас даже школа была «тринадцатая», и автобус к нам ездил «тринадцатый». У властей, видно, было своеобразное чувство юмора!
Чтобы вы лучше почувствовали атмосферу этого района, добавлю еще несколько важных деталей. Даже сегодня Гребенево наводнено кошками и собаками. Они – везде! На заборах, на дорогах, в огородах и даже в местном магазинчике, который жители называют «Цыганским». Уж, не знаю, почему… Но настоящим символом района являются лошади. И сегодня на заре их выводят на луг, забывая до самого вечера. Лошади ходят везде – пасутся на городских газонах, прячутся в тени парков, лакомятся яблоками чужих садов.
Эти лошади прекрасны – длинноногие, с умными и немного печальными глазами, с заплетенными в косы гривами. Их любимое занятие – выпрашивать у людей, стоящих на автобусной остановке, хлеб.
Лошади… Я не зря о них завел разговор. Без лошадей рассказывать о Насте не имеет смысла, потому что эти две темы неотделимы. Но вернемся к рассказу Павла.
– Мои родители переехали из деревни. Отец, как и большинство местных мужчин, работал на «Химволокно», мать днем и ночью пропадала в больнице. Была медицинской сестрой. Так что, времени у меня было, хоть отбавляй! Летом мы с Рустамчиком и Джанчиком (так звали детей, которые жили по соседству) любили возиться в огромной куче песка. Там мы строили замки, дрались за них, побеждали друг друга и вновь строили, чтобы вновь разрушить...
– Потом я понял, именно в этом и заключается смысл нашей жизни – чтобы что-то построить, сначала нужно что-то разрушить, – делает отступление Павел.
– В один из летних дней возле дома Николая Казимирова остановились украшенные лентами и разноцветными шарами машины, – продолжает он свой рассказ. – По Гребенево пронесся слух о том, что Настя, единственная дочь Николая, выходит замуж. Мы еще толком не понимали, что это значит, но торжественность момента чувствовали хорошо. Настю вывели за порог цыганки. Она была невероятно красивая. Все мальчишки нашего района мечтали когда-нибудь на ней жениться. Вечером следующего дня девушку привезли назад – с растрепанными волосами, с каким-то блуждающим, странным взглядом.
По словам Павла, привезли Настю незнакомые ему цыганки на черной «Волге». Выйдя из машины, они что-то между собой обсудили, повесили на забор дома Николая белую, как снег, простыню и уехали.
Цыганки уехали, а Настя осталась возле калитки, не решаясь идти во двор. На все это смотрел ее отец. Он недолго постоял на высоком крыльце, резко повернулся и захлопнул за собой дверь дома. Девушка так и осталась одна.
О том, что было дальше, Павлу ничего не известно.
– Пришла соседка Рада, забрала Рустамчика и Джанчика на ужин. Мне же зачем-то мама дала подзатыльник и тоже отправила домой, – продолжает рассказчик.
Павел помнит, как возле колонки «русские» женщины обсуждали случившееся. Настя выходила замуж за местную знаменитость – едва ли не единственного на весь Советский Союз цыгана, который не только окончил школу, но и отучился в пединституте, получив диплом учителя физкультуры. Свадьбу сначала справляли в ресторане «Габрово», а затем – на берегу Днепра. Женщины почему-то сильно жалели Настю, некоторые даже всхлипывали.
– Это я сейчас понимаю, что случилось, – говорит Павел. – А тогда, будучи ребенком, я смотрел на все происходящее с недоумением и даже с любопытством.
Здесь, наверное, самое время рассказать подробнее о Насте и ее отце. Николай Казимиров был фронтовиком и музыкантом, отлично играл на баяне. Зимой и летом ходил в одном и том же зеленом истрепанном костюме и широких, начищенных до зеркального блеска сапогах. На 9 мая прикреплял к лацкану пиджака медали и садился на скамейку возле дома. Каждый проходящий мимо мужчина считал своим долгом с ним поздороваться. Жена Николая очень рано умерла, поэтому дочку он воспитывал сам, так и не женившись второй раз.
Рассказывая о Насте, Павел несколько раз повторяет слово «необыкновенная».
– Она была ангелом: раз увидишь – и уже никогда не забудешь. Больше всего впечатляли глаза. Посмотрит – будто ладонью по сердцу проведет, а улыбнется – и ты готов ради этой девушки на все! – смеется он.
– Кажется, Настю любили все. Воспитывал Николай свою дочку, не как цыганку. Дважды в неделю возил на занятия в танцевальный кружок. В четвертом классе отдал в художественную школу. Настя здорово играла на пианино. А это для цыганских детей очень необычно! Всегда аккуратная, с косичками, чистенькая. Посмотришь на нее – типичная отличница. В то время девочки из цыганских семей учились, в лучшем случае, до 6-го класса, а Настя доучилась до 10-го.
По словам Павла, была все же одна деталь, которая выдавала в Насте цыганку. Она просто сияла золотом – серьги, перстни, броши…
– Учителя сходили от всего этого с ума. Не раз просили ее: «Настя, сними ты эти побрякушки, ради Бога! Потеряешь – отец ведь убьет!» Девушка в ответ лишь улыбалась: «Подумаешь, какие мелочи…». Пожалуй, была еще одна черта характера, которая отличала ее от «русских» – непреодолимая склонность к авантюрам. То Настя вместо уроков весь класс подобьет идти в цирк, то мел насыплет «химичке» в чай, то в школу приедет на лошади, – улыбается Павел. – Та самая «химичка» учила и меня. Когда она хотела подчеркнуть мою бесповоротную испорченность, всегда повторяла: «Эх! Что с тебя взять! Ты же Настин сосед…».
Павел в этот момент запнулся и задумался…
– Случилось все через неделю, накануне 1 сентября. Я пришел выразить сочувствие Джанчику, которого Рада перед школой тщетно пыталась отмыть, а точнее, отскрести от многослойной грязи. Джанчик наотрез отказывался стричь волосы, за что получил от Рады по уху. После этого успокоился и смирно сидел на стуле. Наблюдать за Джанчиком было уже неинтересно, и я решил вернуться домой. По дороге я встретил ее, Настю. Все в том же платье, с аккуратно собранными волосами, с босыми ногами. Она смеялась. Подошла, поцеловала меня в щеку. Прощай, говорит, жених! И пошла себе, скрылась за поворотом.
– И что? Больше вы ее не видели?
– На следующий день пришел с работы мой отец. Я помню, мать наливала ему в тарелку суп. Отец взял в руку ложку и спокойно так сказал: «Насця ўтапілася».
Настя ушла 1 сентября. В этот день Джанчик пошел в школу, а мы с Рустамчиком готовились разрушить очередной замок из песка.
Говорят, Николай долго не выходил из дома, а затем сел на скамейку и тихо умер. В кармане его истрепанного костюма была белая, как снег, простыня.